R.I.P. Андрей Александрович Добровольский

Андрей Александрович Добровольский. Не забыть, как он вел у нас практикумы по зоологии беспозвоночных на первом курсе. А практика в БИНИИ после того же первого курса! А у многих - ещё и Белое море...

В память об Андрее Александровиче выкладываю интервью, которое мы с Олей Сидоренковой взяли у него в 2017 году:

Интервью с Андреем Александровичем Добровольским.

А. А. Добровольский – кандидат биологических наук, доцент кафедры Зоологии беспозвоночных СПбГУ, специалист в области паразитологии, педагог и учитель нескольких поколений зоологов.

Андрей Александрович родился в Петербурге, тогда ещё Ленинграде, до войны. Учился здесь же, в школе (ныне школа №123 Выборгского района), рядом с которой находилась Лесотехническая Академия. Во время войны из не уехавших в эвакуацию преподавателей Академии сформировали штат школы.

– Да, эта школа выгодно отличалась от многих других, так как после войны часть преподавателей из Академии остались работать учителями. Собственно говоря, школа во многом определила мою судьбу. Когда я пришёл в вуз, на первом курсе мне фактически нечего было делать – уже в школе я освоил все эти общие предметы: математику, физику, химию. Это позволило мне начать работать на кафедре сразу с 1 курса.

– А когда вы начали интересоваться биологией, почему именно на неё пал выбор? Ваши родители были как-то связаны с этой наукой? – интересуемся мы. Вот что Андрей Александрович поведал нам о своём пути в биологию:

– Родители не были связаны, но бабушка имела прямое отношение к биологии – работала микробиологом в Институте Экспериментальной Медицины. Во время войны на них ложилась колоссальная нагрузка: Институт обеспечивал здоровье городской популяции. Бабушка брала меня с собой на работу, так как я был парнем с Выборгской стороны, с окраины города, поэтому взрослые боялись оставлять меня одного. В ИЭМе мне выделили место в виварии и выдали маленький учебный микроскоп. Вот тогда я и приобщился к биологии. Однако, несмотря на это увлечение в детстве, изначально не собирался учиться на биолога. Честно говоря, я мечтал стать моряком. Но по состоянию здоровья не смог поступить в Нахимовское училище, а я хотел именно туда. Но потом очень быстро сообразил, что море и биология – вещи, достаточно тесно связанные друг с другом. И тогда я стал серьёзно интересоваться морской биологией. И потом, уже будучи биологом, я объездил все эти места, куда хотел попасть: посетил и Шпицберген, и Новую Землю, и Землю Франца-Иосифа.

Когда Андрей Александрович поступил в Ленинградский государственный университет, это был последний год жизни выдающегося русского и советского зоолога – профессора Валентина Александровича Догеля. Но тем не менее Андрей Александрович застал великого учёного в университете.

– В те времена не было никаких проходных и пропусков; тогдашняя профессура категорически возражала против любого пропускного режима: считалось, что университет – место свободного доступа для любого человека. И я пользовался этим. И не просто пользовался, а ходил на лекции, когда учился в старших классах, – вспоминает Андрей Александрович. – И лекции Догеля произвели на меня сильное впечатление. А когда я уже поступил в Университет, кафедрой заведовал профессор Юрий Иванович Полянский. Это, конечно, была совершенно удивительная фигура. Потрясающий лектор, удивительный рассказчик. Просто немыслимый человек! Именно ему приходилось возобновлять нормальную биологию в средней школе, потому что нас-то ещё учили по лысенковской биологии.

Здесь Андрей Александрович рассказал нам о судьбе Полянского в период лысенковщины:

– В докладе на августовской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина в 1948 году говорилось, что в ЛГУ сложилось гнездо вейсманизма-морганизма во главе с неким профессором Полянским. Юрий Иванович вернулся с Международного Зоологического Конгресса в Париже, а его тут же (как и многих других учёных) уволили. Понятно, что в Петербурге Полянский оставаться не мог, поэтому Догель, заведовавший тогда кафедрой, тут же отправил Юрия Ивановича в научную «ссылку» лаборантом на Мурманскую морскую биологическую станцию. А после 1953 года, когда Лысенко и его сторонники стали терять власть, опального зоолога постепенно начали возвращать. Сначала Полянского перевели в Петрозаводск, там Юрий Иванович очень много сделал для развития карельской биологии. Ну и с 1955 года стал заведовать кафедрой, читал лекции.

На вопрос о том, кого он считает своими учителями, Андрей Александрович ответил следующее:

– Знакомство с Полянским, пожалуй, сыграло решающую роль при выборе кафедры. Я ведь сначала не собирался идти на кафедру зоологии беспозвоночных, а хотел заниматься гидробиологией. Хотя меня немного интересовала и микробиология – бабушкины гены сказывались, - смеясь, говорит Андрей Александрович. – Но в основном, конечно, я планировал поступать на кафедру гидробиологии, так как я уже упоминал о своей страсти к морю. Однако после того как я послушал лекции Полянского, у меня очень сильно изменилось моё отношение и к биологии, и к науке вообще, и к тому, что надо делать. А когда я оказался здесь, в этой самой 143 аудитории, занятия 1 курса у нас вели два человека. Это Татьяна Александровна Гинецинская, профессор нашей кафедры, в то время ещё доцент, и её муж Донат Владимирович Наумов, директор музея ЗИНа. Наумов попросил Полянского, чтобы тот разрешил ему вести занятия с 1 курсом, так как Наумов почувствовал, что на административной работе он отрывается от науки. Полянский безумно обрадовался этому. Это мне потом рассказывали и Гинецинская, и Полянский, и сам Наумов. Дело в том, что у нас была очень буйная группа, и с нами справлялись далеко не все преподаватели. И когда очередной преподаватель, сотрудница нашей кафедры, от нас отказалась, мол, с этой бандой я работать не могу, тогда Наумов предложил свои услуги в качестве преподавателя. Вот поэтому-то Полянский с радостью согласился. И вот эти три человека являются для меня учителями. Хотя Наумов никогда не занимался трематодами, он был крупнейшим специалистом в нашей стране по кишечнополостным, оставил несколько потрясающих книг по их фауне. Общебиологическое образование, которое мы получили, во многом принадлежало ему. А «трематодчика» из меня сделала Татьяна Александровна.

На вопрос о том, что является самым важным достижением в его научной карьере, Андрей Александрович ответил: «Вы! Студенты!».

– Когда я начинал работать, меня к этому приучала Гинецинская. Она мне давала задания перепроверять её работу. Я сначала даже не понимал: для чего? «Татьяна Александровна, это же всё сделано! И вами же сделано!» – говорил я ей. Она отвечала, мол, проверьте на всякий случай, мало ли, я могла ошибиться. А потом я понял, что на самом деле, это был удивительный способ работы. Что-то в их исследованиях оказывалось правильным, что-то не очень. И вот этим методом я пользуюсь до сих пор. А как вы думаете, чем занимаются нынешние мои ребята – магистранты, аспиранты? Они проверяют то, что я наделал в те годы как исследователь. На новом уровне, новом оборудовании. Поэтому я говорю, что главное моё достижение – это вы!

Затем мы спросили учёного о том, чем, по его мнению, отличаются студенты лет тридцать назад от нынешних. Андрей Александрович считает, что здесь не время играет роль, а обстановка в учебном заведении.

– Мне приходится иметь достаточно много дела не только с нашим университетом, но и с другими вузами. Причём в самых разных ипостасях: я мог входить в какие-то комиссии, мог быть проверяющим, мог контролировать работу. Я мог участвовать в работе – к примеру, приходилось в течение достаточно продолжительного времени читать лекции в Сыктывкарском государственном университете. Когда он только-только образовался, Полянский вызывает меня к себе и приказывает, чтобы я ехал преподавать в Сыктывкар. Я пытался было возразить, но Юрий Иванович был непреклонен: «Завтра поедете в Сыктывкар, надо читать лекции!». Я и поехал. А там ни таблиц, ни микроскопов, ничего не было! Я читаю лекции, после этого беру студентов 1 курса, и мы с ними готовим таблицы на ватмане. Даже кисточек для рисования не было! Ватка на палочке в тушь обмакивается – и рисуется таблица. Накануне каждой лекции я готовил таблицы с помощью студентов. А открыли СГУ к какому-то очередному съезду партии. Взяли студентов 4–5 курсов из местного педагогического вуза и перевели в университет. Сделали это для того, чтобы в год открытия университета тут же доложить о первом выпуске. Это же придумать надо! Но в тот же год набрали и первый курс. Я работал как с первокурсниками, так и выпускниками. Ребята, которых набрали на первый курс, были из мелких городков, деревень. Там стояла специальная задача, чтобы все регионы Коми были представлены в университете. Среди первокурсников находились ребята, которым необходимость университетского образования казалась очень сомнительной. Вот на охоту пойти, рыбку половить – это нормально, это дело для мужиков, не то что смотреть в эти ваши стекляшки. С другой стороны, значительная часть ребят оказалась в совершенно неожиданной для себя обстановке. Вот как ни как, а в университете. Тогда в основном все преподаватели СГУ были из нашего университета, мы были не в штате, но нас посылали в командировки читать лекции, вести практические занятия, проводить семинары. Там полгода посидишь, потом едешь сюда, здесь работаешь со своими студентами, потом снова туда. Я недаром упомянул, что мне помогали студенты первого курса в создании таблиц. Мне стоило только кинуть клич: «Ребята, кто может хоть что-то нарисовать?» – и у меня сразу же образовалась группа почти из пятнадцати человек. Многие из них так и остались потом в этом университете работать после окончания. Вот, понимаете, они не были профессионально заинтересованы, они не знали профессии. Но для них это был удивительный социальный лифт, который резко помог подняться наверх. Люди же, которые идут к нам в университет, обладают чётко выраженной профессиональной ориентацией. Они по-настоящему знают, что им здесь нужно. Это резко меняет отношение к делу. С вами интересно работать. Наше и ваше поколения объединяет профессиональная заинтересованность. Мы знали, зачем сюда пришли, и вы знаете.

– Какие сложности возникали во время вашей деятельности, может, какие-нибудь переломные моменты, после которых у вас менялась точка зрения?