Война. 1941 г. >>
Хоперский заповедник, 1949 г.>>
Кандалакшский заповедник, 1950-1951 г.>>
Средняя Азия, 1952 г.>>
ММБИ, Дальние Зеленцы, 1952-1964 гг.>>, и еще>>, и еще>>
А теперь слово Э.А.:
"Из Кандалакши я поехала в пустоту. Потому что это был 1952 год. Не брали никуда. Совсем никуда. Уволили в Москве моего отца, уволили мать. Причем не с каких-нибудь должностей, а мать была библиотекарем ремесленного училища, просто библиотекарь. Отец был экономистом на небольшом заводе, никаким не начальником. Все радостно чмокали по поводу предстоящего выселения евреев, депортации.
И я нанялась, вместе с несколькими такими же, как и я, в экспедицию Академии медицинских наук, которая должна была разобраться с эпидемией лихорадки Паппатачи. В Средней Азии, после Ашхабадского землетрясения. Там началась страшная эпидемия этой лихорадки. Это вещь не смертельная для взрослого человека, как правило, но связанная с длительной потерей трудоспособности, с угасанием репродуктивной функции. В общем, это тяжелая болезнь. И надо было платить по больничным листам. А очень не хотелось. И поэтому власти решили разобраться, нельзя ли что-нибудь сделать с возбудителями. Возбудитель был известен, это москит. Заодно в округе была чума. Не непосредственно там, где мы работали, мы работали в окрестностях Ашхабада. Когда-то это была городская черта. Города не было. Были частично разобранные войсками обломки и люди, единично, как тени, бродили в поисках каких-нибудь вещей. Зрелище было совершенно чудовищное. Там погибло около 95 тысяч человек из 100 тысяч, которые населяли Ашхабад. В газете «Правда» было по этому поводу две статьи, каждая на две колонки. Я очень хорошо это помню.
Я была одной из тех, кто, так сказать, рылся среди трупов. Причем, никого из нас не вакцинировали ни против чумы, ни против чего. Никаких прививок! А мы были слишком глупы для того чтоб потребовать. А может, просто боялись. Мы не только не были вакцинированы, у нас не было никаких лекарств, у нас не было спецодежды, хотя это было уголовным служебным преступлением. Тем не менее, действительность была такова. Там было довольно много разных болезней еще, паразитарных и с переносчиками, вторичными и третичными переносчиками. Одним словом, мы засовывали руки в норы бесчисленных рептилий и грызунов, обмотав руку выданным нам казенным мешком из фланельки. К фланельке прилипали всякие членистоногие, а мы их брали. Из этих нор, нам на колени или на ступни, выступали змеи довольно часто, в особенности смертельно опасна эфа, но Господь нас уберег. Господь вообще энтузиастов, сумасшедших и ученых довольно часто охраняет. Так что мне повезло.
Мы туда приехали весной, в марте или в апреле 1952, а уехала я оттуда в сентябре, заболев, как и некоторые другие, одним из видов клещевого энцефалита. Не такого, как сибирский, другого, передаваемого не иксодовыми клещами. Я потеряла работоспособность. Я не могла писать. У меня не было координации глаза, мозга и кисти руки. Мое счастье, что энцефалит у меня был в довольно легкой форме, и я попала – великое счастье! – к профессору Лурия. Был такой знаменитый на всю страну невропатолог, занимавшийся, в частности, проблемами излечения энцефалита. Он работал в Бехтеревском институте. И - по гроб буду ему благодарна - он за нас взялся и поставил на ноги.
И в этот момент Полянский добился того, чтобы меня взяли в Зеленцы. И Мурманская станция прислала мне приглашение…"