Это портрет то ли Мишки, то ли Машки, 1970 год, фото Геннадия Александрова. А фотографии богохульной вольеры не сохранилось.
Медведей помнят многие кандалакшские старожилы, а вот документальных свидетельств о них практически не осталось. До недавнего времени мне было известно только одно, в статье А. Аграновского, написанной в 1970 же году, когда журналист приезжал в Кандалакшу и писал о заповеднике. Медведи не были главной темой статьи, и был журналист в Кандалакше недолго, поэтому история у него описана и не полно, и не во всем верно. И все же начнем с неё, надо же с чего-то начать.
"...Зоолог Хлызина. Работает она в музее заповедника, вот ее должность. ... Еще она опекает медведей, охотники привезли их малышами, пришлось выпаивать с рук, все дни недели прибегать к ним, потому - выходных они не понимают». Сейчас это полуторагодовалые сильные звери, Хлызина входит в клетку: «Мишка, поцелуй Машку. Не так, дурень, по-хорошему!.. Теперь ладушки. Пляши, Маша... Попрыгаем!» — ходуном ходит клетка. ...
Евгения Хлызина, 1970 год. Фото Геннадия Александрова
.
Евгения Хлызина, 1970 год. Фото Геннадия Александрова
.
История двух медведей имеет свое продолжение. Вдруг директор Кестер распорядился их убить. То ли вольеры не было для них, то ли чучело понадобилось для музея — он не объяснял. Приказал, и все. Хлызина сказала: «Не дам». Он при всех назвал ее дрянью: «Подрываете мой авторитет!» Она дала телеграмму в Мурманск, в «Полярную правду», оттуда позвонили в горисполком, оттуда — в заповедник. Позже, показывая мне свое хозяйство, Кестер похвастал: «Вот, зверей содержим. Силами общественности строим для них зимнюю вольеру». Он не сказал, что общественность — это та же Хлызина: обегала все стройки города, выпрашивая цемент, прутья, кирпич..."
(Аграновский А. А лес растет. 1970 г. В кн. «Детали и главное. Очерки». М., «Советский писатель», 1982. Стр. 363-370).
После знакомства с этой историей, не очень красивой и не очень понятной, я стала расспрашивать очевидцев, что же все-таки случилось с медведями?
Первый очевидец, как выяснилось, все время был у меня под носом. Геннадий Александров (фотограф, соавтор, etc., и верстальщик гагокниги между прочим) общался с теми самыми медведями пацаном.
Гена Александров (в очках) и Миша Герасимов в медвежатнике, 1970 год.
Тяжкая история. Но что было, то было.
(Аграновский А. А лес растет. 1970 г. В кн. «Детали и главное. Очерки». М., «Советский писатель», 1982. Стр. 363-370).
После знакомства с этой историей, не очень красивой и не очень понятной, я стала расспрашивать очевидцев, что же все-таки случилось с медведями?
Первый очевидец, как выяснилось, все время был у меня под носом. Геннадий Александров (фотограф, соавтор, etc., и верстальщик гагокниги между прочим) общался с теми самыми медведями пацаном.
Гена Александров (в очках) и Миша Герасимов в медвежатнике, 1970 год.
"Сзади, где сетка рабица, - хозяйственный закуток, вход в загон был через него. Зверей Женя Хлызина опекала, герпетолог и музейщик заповедника, у которой мы были юннатами. Светлый был человек, хорошо, если бы осталась какая-то память о ней. Кажется из заповедника она уехала в 1976 году или около того. Потом была переписка и моя поездка на каких-то зимних студенческих каникулах к Жене в Мценск, куда она перебралась с Кандалакши, но мы разминулись, и я общался лишь с ее соседкой, которая очень хвалила Женю. Она работала тогда, со слов этой женщины, директором юннатской станции, где дети ее очень любили" (Геннадий Александров).
А потом медведей застрелили. Это Гена знал, но с деталями по малолетству знаком не был, да и вообще в детстве видел преимущественно светлые стороны жизни (о, как это знакомо!).
О деталях рассказали сотрудники заповедника, бывшие во время медвежьей истории в более сознательном возрасте. И причина печального конца была вовсе не в директоре-самодуре.
Медвежата были и правда очень классные - пока были маленькими. Но выросли-то они во вполне себе взрослых зверей.
Сначала стало понятно, что легкая загородка, в которой их держали, уже не годится, нужна серьезная вольера. Материалами на вольеру действительно скидывались предприятия города, а строили сотрудники заповедника, в порядке коммунистического субботника.
Народ со всего города ездил на медведей смотреть, еще бы, такая развлекуха в небогатой на развлечения Кандалакше. И вот примерно в то же время, когда безмятежные юннаты запечатлены в медвежьей клетке, случился неприятный инцидент. Пришли смотреть на медведей две девочки лет восьми и одна из них сунула в клетку ногу. И медведь её цапнул. А почуявши кровь, вошел в раж и собрался продолжать всерьез. На крики девочек прибежала сотрудница заповедника, бывшая неподалеку, надавала медведю по морде. Он очень удивился по ее воспоминаниям, не привык к такому отношению. История с девочкой кончилась благополучно, рана оказалась неглубокой, швы пришлось наложить, но прошло без последствий. Но это был первый (а может, и не первый) звоночек.
Чем старше становились медведи, тем они делались менее забавными и менее управляемыми, начала проявляться агрессивность. И постепенно стало понятно, что совладать с ними уже особо никто не может. При этом выпускать их в природу тоже уже нельзя - жить там сами они не умеют, а людей не боятся, то есть будут неизбежно идти к людям. И пытаться передать в какой-нибудь зоопарк тоже поздно, все это надо было делать раньше, пока медвежата были маленькими.
В общем, действительно пришлось застрелить, некуда было деваться. Все это понимали, но вспоминать, конечно, было неприятно: растили-растили, а потом стрелять. Застрелили их, вроде бы, летом, когда все научные сотрудники были на полевых работах, вернулись осенью, а медведей уже нет.
А потом медведей застрелили. Это Гена знал, но с деталями по малолетству знаком не был, да и вообще в детстве видел преимущественно светлые стороны жизни (о, как это знакомо!).
О деталях рассказали сотрудники заповедника, бывшие во время медвежьей истории в более сознательном возрасте. И причина печального конца была вовсе не в директоре-самодуре.
Медвежата были и правда очень классные - пока были маленькими. Но выросли-то они во вполне себе взрослых зверей.
Сначала стало понятно, что легкая загородка, в которой их держали, уже не годится, нужна серьезная вольера. Материалами на вольеру действительно скидывались предприятия города, а строили сотрудники заповедника, в порядке коммунистического субботника.
Народ со всего города ездил на медведей смотреть, еще бы, такая развлекуха в небогатой на развлечения Кандалакше. И вот примерно в то же время, когда безмятежные юннаты запечатлены в медвежьей клетке, случился неприятный инцидент. Пришли смотреть на медведей две девочки лет восьми и одна из них сунула в клетку ногу. И медведь её цапнул. А почуявши кровь, вошел в раж и собрался продолжать всерьез. На крики девочек прибежала сотрудница заповедника, бывшая неподалеку, надавала медведю по морде. Он очень удивился по ее воспоминаниям, не привык к такому отношению. История с девочкой кончилась благополучно, рана оказалась неглубокой, швы пришлось наложить, но прошло без последствий. Но это был первый (а может, и не первый) звоночек.
Чем старше становились медведи, тем они делались менее забавными и менее управляемыми, начала проявляться агрессивность. И постепенно стало понятно, что совладать с ними уже особо никто не может. При этом выпускать их в природу тоже уже нельзя - жить там сами они не умеют, а людей не боятся, то есть будут неизбежно идти к людям. И пытаться передать в какой-нибудь зоопарк тоже поздно, все это надо было делать раньше, пока медвежата были маленькими.
В общем, действительно пришлось застрелить, некуда было деваться. Все это понимали, но вспоминать, конечно, было неприятно: растили-растили, а потом стрелять. Застрелили их, вроде бы, летом, когда все научные сотрудники были на полевых работах, вернулись осенью, а медведей уже нет.
Тяжкая история. Но что было, то было.