
Жизнерадостное существо, которое вы наблюдаете за рулем - это я.
Руль, за которым вы наблюдаете жизнерадостное существо, принадлежит автомобилю "Москвич-412", который, в свою очередь, принадлежит моему дедушке Пете.
Принадлежал.
Давно уже нет того "Москвича" и нет дедушки.
А пока они оба были, было чудесно. Это была огромная счастливая составляющая моего детства - харьковские дедушки и бабушки, лето в Харькове, дедушкин "Москвич".
Нет, из нынешней реальности вы вряд ли понимаете, о чем это я.
Машина не просто даровала путешествия за город, глазения в окошко, которые лучше любых сказок и мультиков, поднебесный статус дедушки, который умеет водить. Кроме всего этого и многого прочего, - она была единственная близко знакомая мне машина, больше ни у кого из родственников и знакомых своей машины не было, и даже не намечалось.
Кроме нашего "Москвича" поездки в машине были только раз-два в году - на такси от дома до Курского вокзала. Чтобы ехать в тот самый Харьков, где дедушка и его "Москвич".
Конец 1960-х.

Но ни в кино, ни в жизни дедушка летчиком не стал.
Семейное предание гласит, что юношеские мечты пресек на корню дедушкин отец - Моисей Игнатович Горяшко, в прошлом крепкий зажиточный крестьянин, разоренный революцией, но не утративший хозяйственности и практичности.
Он сказал, что самолеты - это блажь. Что надо быть ближе к земле.
Дедушка, сын эпохи и среды, в которой еще было принято слушаться отцов, выучился на конструктора тракторов.
Работал на ХТЗ - Харьковском тракторном заводе, преподавал в Харьковском политехническом институте. Имел несколько запатентованных изобретений по тракторной части (кое-что даже можно обнаружить в сети).
Не знаю, вспоминал ли дедушка свои юношеские мечты, жалел ли, что не стал летчиком. В ретроспективе понятно, что если бы он ослушался отца, то с высокой вероятностью я бы сейчас всего этого не писала, потому что меня бы не было. Дедушка был 1920 года рождения, а в 1941 г., как все мы знаем, началась война. Где бы оказался и сколько бы прожил 21-летний летчик?
А так - дедушка даже не был на фронте. В войну Тракторный завод стал важным оборонным предприятием, он стал выпускать танки, и дедушкино сыновнее послушание, выходит, оказалось серьезным фактором в продолжении жизни нашей семьи.
Итак, семья состоялась. У дедушки было самое главное - жизнь (совсем неочевидный выигрыш в то время), была жена, сын, квартира, работа с тракторами. А самолетов не было и было очевидно, что уже и не будет. Дедушка мечтал о своей машине.
В те времена о машине действительно можно было только мечтать. Нет, не так как сейчас, - "эх, мне бы денег побольше, и поменяю тогда свой жигуль на мерседес" - глядя на бесчисленные объявления и уходящие за горизонт ряды всевозможных машин в автосалонах и на рынках. А так, примерно, как мечтают о синей птице или эликсире бессмертия.
Чтобы купить машину, нужно было много денег и еще больше блата. Или терпения. Советских машин выпускалось очень мало, не-советские купить было нереально. Очереди на покупку машины занимали несколько лет.
"В декабре 1965 г. глава созданного в том же году Министерства автомобильной промышленности А. М. Тарасов сообщал, что в СССР приходится одна легковая машина на 238 жителей, в то время как в США - на 2,7 человек". Не знаю, соответствуют ли эти цифры действительности или, как обычно, искажены, но да, с машинами было фигово.
Дедушкин "Москвич" был куплен вскоре после моего рождения, и почти сразу после своего рождения тоже - "Москвич-412" начали выпускать только в 1967 г. Стоил он пять с лишним тыс. руб.
Не знаю, какая зарплата была у деда, но даже если допустить, что высокая для его профессии, то это рублей 200-250, и считайте сами. При том, что никаких левых заработков не было и быть не могло, а переплаты за машину наверняка были.
Для покупки машины напрягались всей семьей, включая недавноприобретенных - по факту рождения меня - родственников. Собирали деньги - в долг, и связи, - чтобы очередь на покупку машины подошла раньше, чем закончится жизнь. И, кажется, это был единственный случай в жизни деда, когда он поступился своими принципами и кого-то о чем-то попросил.
Всю жизнь возясь с машинами, свою собственную машину он смог купить только в 50 лет. Прочувствовали, да, девочки-мальчики с машинками? Называть наш "Москвич" "машинкой" никому и в голову прийти не могло, машина была из категории святынь.
Не помню, сильно ли дед любил меня (может, просто не обращала внимания, всеобщая ко мне любовь тогда еще казалась естественным состоянием мира), но как он любил машину помню хорошо. Даже странно - или, наоборот, естественно? - что в семейных архивах нет ни одной фотографии деда с машиной. Только на фотографиях со мной "Москвич" и остался - новенькая машинка с новенькой внучкой.

До сих пор ясно помню множество деталей той машины. Кнопочки на ручках, которые так вкусно вжимались внутрь, и которые, конечно, дед без необходимости нажимать не разрешал. Сверхъестественно привлекательный внутренний металлический круг у руля, при нажатии на который машина бибикала, и которым, конечно, дед разрешал мне бибикать только по большим праздникам. Полиэтилен, которым были обтянуты сиденья и к которому так противно липли ноги - ведь я ездила на машине только жарким летом, когда бывала у дедушки с бабушкой в Харькове, - но и речи быть не могло о том, чтобы его снять, ведь он защищал от грязи сиденья!
Машина - это было жутко серьезно. Машина не могла стоять на улице, только в гараже. Был приобретен солидный кирпичный гараж в гаражном охраняемом кооперативе, до которого от дома надо было идти минут 20. И каждый раз, после каждой поездки дед отгонял машину в гараж. Даже и часу она у дома не стояла, не то, что ночь, об этом и речи быть не могло. Но зато пойти с дедушкой в гараж за машиной было отдельной радостью детства. Предвкушение скорого путешествия, дорога среди летних харьковских садов, ворота кооператива, дедушкины солидные беседы со сторожем в будке у входа, церемония отпирания ворот гаража, внутренность самого гаража - с идеальным порядком, бесчисленными полочками с инструментами, со сладкими машинными запахами, с сияющим внутри "Москвичем".

Но зато - я всегда сидела на переднем сиденье, рядом с дедушкой. Конечно, в норме это было бабушкино место, но на время приезда любимой внучки мне его бессловесно уступали, бабушка уходила назад, а я была совершенно уверена, что это место только мне и предназначено. Никаких дурацких ремней и детских кресел еще не придумали, я сидела впереди как взрослый белый человек, и весь мир во всех окнах был мой, и я воображала, как будто сама веду машину.
Конечно, мы машину часто мыли. Ни в коем случае не где-то там, только на территории гаража. Машина выкатывалась наружу, на яркое солнце, дедушка приносил ведра с водой - одно с мылом, другое с чистой. Мне всегда поручали колеса, они были мне по росту. Я часами могла мыть эти колеса, любовно обтирая каждый изгиб, каждую гаечку.
Несмотря на откровенно сакральное отношение к машине в семье, никакого трепета перед ней я не испытывала, только любовь. Я ведь тогда не знала ни дедовой биографии, ни головокружительных сложностей покупки. Для меня машина была всегда, столько же, сколько была я, и она была такой же естественной частью моего мира, как дедушка и бабушка, как большая солнечная квартира на Каплуновской, как загородные леса и речки, на которые мы ездили, как поля с кукурузой и подсолнухами, которые мы проезжали по дороге, и с которых мы с бабушкой таскали эти самые подсолнухи и кукурузу к страшному недовольству дедушки (очень нас осуждавшему и из машины в момент преступления не выходившему).
Вообще в те блаженные времена я интересовалась техникой не меньше, чем всем остальным миром, и с равным вниманием изучала и трактора у дедушки на работе, и нашу машину, и все, что попадалось на глаза.


Вождение не казалось мне чем-то сложным, поэтому в солидном возрасте лет эдак семи я попросила дедушку, чтобы он научил меня водить. Ведь учила же меня бабушка делать печенье и солить огруцы, так чем машина хуже?
"Хорошо, - сказал дедушка, достал из бардачка и положил мне на колени толстую книгу в твердой обложке под названием "Москвич-412". - Только сначала прочти все, что здесь написано, потом расскажешь мне, а потом будем учиться".
Я открыла книгу... Ну вы догадываетесь, да, что и как там было написано. Я тихо закрыла книгу и больше никогда с просьбой научить меня водить к дедушке не обращалась.
***
Дедушка ездил на "Москвиче" долго, до 1990-х. Потом у него случился инфаркт, и много других неприятностей. Стало понятно, что машину он водить больше не сможет. Но дедушка отказывался в это верить. Уже была продана квартира на пятом этаже и куплена другая, на втором, потому что на пятый этаж он больше не мог подниматься пешком, но продать гараж и машину его уговорить не могли. Через многие месяцы, осознав качественное изменение жизни, он, со страшным трудом, согласился только на одно - поменять "Москвич" на инвалидный "Запорожец". Но даже на инвалидном "Запорожце" он уже ни разу проехать не смог. Может быть, оно и к лучшему.
***

Вообще-то муж мечтал усадить меня за руль, это предоставило бы ему массу удобств, и я какое-то время переживала, что все никак не организую ему эти желанные удобства. Переживала я ровно до тех пор, пока одна умная женщина не сказала мне: "Успокойтесь. Должен же он понимать, что вы не все в этой жизни умеете. Останьтесь хоть в чем-нибудь слабой".
И на меня снизошло озарение и покой. Теперь я очень рада, что так и не села за руль. Теперь я сижу на своем законном месте - на переднем сиденье рядом с водителем, и весь мир во всех окнах мой, и иногда я даже могу вообразить, что это я сама веду машину. Как когда-то с дедушкой.
,