С начала 1930-х гг. семья моих дедушки и бабушки жила в доме №15 по Хохловскому переулку. В 3 подъезде, на 5 этаже (ох, как мне, мелкой, тяжело было взбираться на этот 5 этаж пешком), в кв. 18. Квартира была коммунальной, но очень щадяще коммунальной. Всего-то трехкомнатная, в которой две комнаты, окнами в переулок, занимала наша семья, а в третьей, по другую сторону коридора, жила тетя Катя.
Я мало помню эту тетю Катю. Остался образ высокой худой пожилой женщины в очках. Очень одинокой, никогда не видела. чтобы к ней кто-то приходил. Очень молчаливой, не помню, чтобы она с кем-то из взрослых в квартире разговаривала. Со мной, мелкой, иногда разговаривала, но только если мы с ней оказывались на кухне вдвоем, без свидетелей. Кажется, я ее немножко побаивалась, одиночество и молчаливость делали ее непонятной. И в ее комнате я никогда не была - то ли прямо запрещали, то ли просто не приглашали. Помню только, как жадно заглядывала в приоткрытую дверь этой комнаты, когда тетя Катя заходила-выходила. Ведь жутко же интересно, что так близко, всего лишь через коридор, за дверью напротив нашей, есть какой-то совсем иной и незнакомый мир. В памяти остался только подсмотренный в щель кусочек круглого стола и свисающая с него скатерть с бахромой. Да и то, если память не врет.
В квартире с тетей Катей я прожила с 0 до 7 лет, когда дом наш расселили, так что больше совсем ничего про тетю Катю не сохранилось. Уже несколько подросшей мне родственники периодически говорили, что у тети Кати была племянница Лена, и "неужели ты не помнишь, она ведь заезжала в гости"? Нет, я не помнила. Да и с чего бы? Племянница Лена была взрослая тетя, возраста моей матери, и сам факт ее существования я запомнила только потому, что в связи с ней вечно звучало название газеты "Пионерская правда". Она работала в "Пионерской правде", а во времена моего детства была от газеты командирована на несколько лет в Новосибирск. Вот и все, что я знала о Лене.
Лена, Лена Павлова, снова возникла в моей жизни в 2003 г., когда я - непростительно поздно - стала собирать информацию про своего дедушку. Прямые родственники к тому времени или умерли, или безвозвратно потерялись, и про дедушку мне рассказывали его ученики и две бывшие соседки по Хохловскому переулку: Полина Гринберг и Лена Павлова. Это было так удивительно, все, что они рассказывали. Мир, который для меня сохранился только в виде разрозненных отрывочных воспоминаний, большей частью даже неоформленных, в виде звуков, теней на стене, для них был совершенно реальным, полным всяческих подробностей. Рассказывая о моем дедушке они рассказывали и о моей маме, с которой дружили с детства, и о себе, ведь жизни их были, как оказалось, очень тесно переплетены. Вот тогда, выспрашивая о какой-то подробности из жизни своей семьи, я впервые услышала от Лены Павловой о том, что было за дверью напротив в нашей квартире, кроме круглого стола:
"Можешь поверить моим тетушкам, которые в жутком страхе, трясясь, жили в этой квартире, как сестры врагов народа, державшие на руках дочь врагов народа, которую им запрещено было удочерять, п.ч. детей врагов народа удочерять нельзя. Я знала, что всем положено иметь папу и маму. И говорила, что у всех папа и мама, а у меня Зиночка и Катюша. А тетушка работала в Министерстве финансов… Поэтому кто бы когда бы ни приходил в дом, все зналось, все сидели и тряслись".
Это она, Лена Павлова, была дочерью врагов народа. Это ее незаконно держали в квартире две ее тетушки, из которых я застала только одну. Это моих родственников и их гостей боялись ее тетушки - вдруг донесут? Какое счастье, что не донесли... Но из комнаты тетушки маленькую Лену никогда не выпускали. На всякий случай, чтоб никто случайно зашедший не увидел. Еда, горшок, это все было в комнате. "Я навсегда запомнила день рождения твоей мамы, - сказала мне Лена, - потому что это был первый раз, когда мне разрешили выйти из комнаты, посмотреть на младенчика". Лена была старше моей матери на пару лет.
И фамилия ее должна была быть вовсе не Павлова. Милх - такая у нее должна была быть фамилия. Ее отец, Лев Романович Милх, был арестован и расстрелян в 1937 г. У него осталось три дочери, третья только что родилась. Поэтому маму девочек взяли не сразу, а через 8 месяцев. Из лагеря мама (по воспоминаниям Полины) вернулась только после 1954 г. А Леночку вырастили тетушки.
Информацию об отце Лены я нашла только сегодня. Во время разговора в 2003 г. я почему-то не решилась расспрашивать ее подробнее. Из того рассказа Лены остался только еще один кусочек, о ее сестре.
"Моя сестра, Таня Павлова, которая потом покончила с собой, была единственной машинисткой, которой доверили печатать тот самый знаменитый «Метрополь». Она очень боялась еврейских погромов, что бить будут по морде, а не по паспорту...".
Хорошо, что Лена тогда назвала имя. По имени Таня Павлова и названию "Метрополь" я нашла статью, в которой подробно рассказано не только о Тане, но и о судьбе всей семьи. Статья "Памяти машинистки" на блоге Сахаровского центра>>
Боже мой, тот самый альманах "Метрополь", который я читала уже в начале 1980-х, заглатывая вперемешку со всем самиздатом, который тогда на меня свалился, открывая совершенно другую картину миру! А оказывается, все было так близко, за дверью напротив.
Прочтите эту статью, она того стоит. Я процитирую только маленький фрагмент, относящийся к моей теме:
"Для этой семьи слово «репрессии» значило не однократный жестокий удар. Это было длительное мучительное состояние, бившее без разбора по всем — по старикам, по среднему поколению и по детям. Репрессии сломали их жизнь или, точнее, сделали ее такой, какой она стала. После ареста Льва Милха и Лидии Павловой их родные не смогли оформить удочерение сестер Павловых, и девочки выросли с клеймом детей «врагов народа». Высшее образование удалось получить только младшей..."
Лена Павлова окончила журфак МГУ. Я даже обнаружила ее в списке почетных выпускников журфака, рядом с Лесневской, Листьевым, Петрушевской и прочими. Ее единственную фотографию я нашла там же.

Тогда, в 2003, Лена выглядела уже совсем не так, но все так же работала в "Пионерской правде". И была все такой же энергичной, солнечной и молодой. Она сводила меня в редакцию в гости. Там оказалось удивительно душевно, я ничего похожего не ожидала. Там было море зелени в огромном холле, кругом чирикали попугайчики и плавали в аквариумах рыбки. И сама газета неожиданно оказалась очень приличным подростковым изданием, от пионерства в нем осталось только название. Лена уговорила меня написать туда про заповедник, и теперь в моей библиографии есть такой смешной пункт:
А. Горяшко "Несколько граммов пищащего пуха" // «Пионерская правда» № 24(8991-8992) 27 июня 2003 г.:4
Но ни фотографий Лениной сестры Тани, ни фотографий тетушек Зиночки и Катюши, ни фотографий той нашей квартиры в Хохловском, ничего этого не осталось. Здесь все, что мне удалось собрать о жизни за дверью напротив.